Виталий КУЛИК,

директор Центра исследований

проблем гражданского общества

Глобализационные изменения в мире и последовавший за этим мировой финансовый кризис повлияли на основные характеристики не только политических систем Запада и Востока, но и политическую линию исламского экстремизма. С одной стороны, на лицо выборочное участие нефтяных шейхов в деле поддержки моджахедов и шахидов; с другой – коррекция идеологической и теологической парадигмы радикального ислама.

Феномен исламского терроризма возник во время «холодной войны» как следствие кризиса движения против колониализма. Сначала он был тесно связан с борьбой палестинцев за свою государственность или афганских моджахедов против советских войск. Но, со временем, главной реальной целью исламского терроризма стало восстановление Халифата (единого мирового исламского государства). Исламизм приобрел четко выраженную интернациональную сущность. Отсюда свободная миграция боевиков от одной «горячей» точки к другой (из Афганистана в Судан, из Судана в Чечню).

По словам главы берлинского Фонда исследований и политики (Stiftung Wissenschaft Und Politik, сокращенно SWP) Фолькера Пертеса, от Марокко до Пакистана, а также в мусульманской диаспоре в Европе насчитывается, по крайней мере, два поколения молодых людей — мужчин и отчасти женщин, чьей реакцией на безразличие к их судьбе стало насилие. Это та питательная среда, которая живит «Аль-Каиду» и др за пределами исламского мира. 

Питательным бульоном для ярости была и остается внутренняя ситуация в мусульманской стране. Общим местом были коррупция, нарушение прав человека, отсутствие системы правопорядка, социальное неравенство. Поскольку эти проблемы в том же Афганистане, как и в странах Ближневосточного региона, не решаются годами, исламский джихад получает постоянную негативную подпитку. Принципиальное ядро радикального исламизма состоит в «постоянном чувстве ущемленности в возможностях развития» (по выражению Пертеса) из-за духовной интервенции Запада, который всеми силами пытается навязать свою систему ценностей.

Движущей силой исламского терроризма являлись интересы крупных нефтяных компаний и политиков, играющих в геополитические игры. Они платили Усаме бен-Ладену за операции в Афганистане и Судане, они финансировали акции устрашения против западных туристов в Алжире, поддерживали чеченских повстанцев в России. Одним словом, террористы были нужны капиталу, а капитал щедро платил террористам. Но со временем, эта взаимосвязь перестала быть очевидной.

Многие арабские страны явно боялись ускоряющейся глобализации, которая угрожала не только потерей «цивилизационной идентичности», разрушение традиционных общественных устоев, но главным образом – потерей власти нынешними правящими группами на всем Большом Ближнем Востоке (от Марокко до Пакистана). Поэтому радикальный ислам и его силовое проявление в виде терроризма было для режимов Саудовской Аравии, Катара, ОАЭ инструментом сдерживания наступления Запада на их интересы. Но по мере того, как правящий класс арабских стран входил на западные рынки, низы мусульманского Востока все дальше оказывались от нормальной жизни. В один прекрасный день шейхи осознали, что взростили врага не для Запада, а для себя.

Особенностью нового исламского терроризма является его социальная составляющая. Обращение к классовому конфликту в религиозной упаковке. Теперь муллы с автоматами говорят о том, что враги – это не только «неверные» и израильтяне, но и мусульмане, живущие в богатстве и роскоши (тем самым нарушая заветы Пророка).   

Такая смена дискурса радикального ислама привела к ухуду терроризма из-под контроля нефтяных шейхов и мировых игроков. Терроризм начал жить собственной жизнью, нанося удары по своему собственному усмотрению. Так на протяжении 2002 – 2008 гг. в таких странах как Саудовская Аравия, ОАЭ, Катар, Египет зафиксировано около 4 тыс актов террора против властей.     

Саудовская Аравия закрыла семь зарубежных филиалов благотворительной организации аль-Харамаин, которую обвиняли в отчислении средств террористам. В самой стране запретили сбор денег в мечетях, а сотни благотворительных агентств, занимающихся сбором религиозного налога для всех мусульман "закят", планируется объединить в одну организацию. Саудиты оказались инициаторами карательной силовой акции против баз террористов в Судане.

В Эмиратах также обеспокоенны распространением салафитских группировок в среде трудовых мигрантов из мусульманских стран. В некоторых городах ОАЭ были раскрыты сети подготовки террористических групп, планировавших проведение взрывов против представителей правящих эмирских семей.

В арабском обществе (особенно в Египте и ОАЭ) растет понимание того, что терроризм (возможно за исключением палестинского) является препятствием для модернизационного проекта Исламского Востока.

По словам Фолькера Пертеса, во многих частях арабского и мусульманского мира не все исповедующие ислам разделяют транснациональные настроения, насильственную мобилизацию духа «от имени боевого ислама». Большая часть общества в этих странах отнюдь не настроена радикально. Никакого культурного конфликта, выражаемого формулой «Запад против ислама», не существует, отмечает Пертес. Реальное столкновение идей происходит в рамках арабо-исламской цивилизации. Оно проходит между теми, кто хочет вовлечь свои страны в мировой процесс развития, и теми, кто хочет от этого процесса отгородиться, создав реакционные и тоталитарные общества, используя радикальный ислам в качестве смирительной рубашки.

Многие представители исламского мира понимают, что радикальный ислам ведет к политическому и культурному отставанию их стран от остального мира. По словам алжирского аналитика Рашида Буджейра, ислам не может быть религией ненависти, хотя бы потому, что эпоха империи Аббасидов отличалась расцветом науки, философии и эстетики. Это было выражением исламской цивилизации, своеобразным солнцем духовности, «которое все еще излучается из Центральной Азии до стран Магриба и Андалусии». Радикальный ислам не в состоянии иметь ничего общего с этими высокими достижениями.

Как отмечает директор по исследованиям парижского Centre National de la Recherche Scientifique Оливье Рой, традиционный союз между исламской религией и культурой находится в кризисе. Для представителей радикального политического ислама («Аль-Каиды»), а также религиозных радикалов (салафитов) как радикальное последствие их действий характерна культурная деградация. Насилие исламских экстремистов — это не проявление традиционной культуры, а, скорее, реакция на потерю этой культуры.

Поэтому для думающей части мусульман возникает вопрос о локализации радикального ислама и снижении угрозы терроризма. Пока что нефтяные шейхи и их геополитические партнеры не спешат окончательно искоренить эту угрозу, но уже наметилась устойчивая тенденция на маргинализацию салафитов. Терроризм становиться плохой модой на Ближнем Востоке.